О, город родимый!
Приморская улица,
где я вырастал
босяком голоштанным,
где ночью
одним фонарем караулятся
дома и акации,
сны и каштаны.
О, детство,
бегущее в памяти промельком!
В огне камелька
откипевший кофейник…
О, тихо качающиеся
за домиком
прохладные пальмы
кофейни!
Войдите!
И там,
где, столетье не белены,
висят потолки,
табаками продымленные,
играют в очко
худощавые эллины,
жестикулируют
черные римляне…
Вы можете встретить
в углу Аристотеля,
играющего
в домино с Демосфеном.
Они свою мудрость
давненько растратили
по битвам,
по книгам,
по сценам…
Вы можете встретить
за чашкою черного —
глаза Архимеда,
вступить в разговоры:
— Ну как, многодумный,
земля перевернута?
Что?
Найдена точка опоры?
Тоскливый скрипач
смычком обрабатывает
на плачущей скрипке
глухое анданте,
и часто —
старухой,
крючкастой,
горбатою,
в дверях появляется
Данте…
Дела у поэта
не так ослепительны
(друг дома Виргилий
увез Беатриче)…
Он перцем торгует
в базарной обители,
забыты
сонеты и притчи…
Но чудится — вот-вот
навяжется тема,
а мысль налетит
на другую — погонщица,-
за чашкою кофе
начнется поэма,
за чашкою кофе
окончится…
Костяшками игр
скликаются столики;
крива
потолка дымовая парабола.
Скрипач на подмостках
трясется от коликов;
Философы шепчут:
— Какая пора была!..
О, детство,
бегущее в памяти промельком!
В огне камелька
откипевший кофейник…
О, тихо качающиеся
за домиком
прохладные пальмы
кофейни.
Стоят и не валятся
дымные,
старые
лачуги,
которым свалиться пристало…
А люди восходят
и сходят, усталые,-
о, жизнь! —
с твоего пьедестала!
