Посреди Сены, от Pont de Grenelle до Pont de Passy, тянется узкая и высокая насыпь, затененная невысокими деревьями. Справа и слева бока крутыми мощеными откосами спускаются к воде. Внизу гудят, похожие на майских жуков, пароходы-буксиры, качаются причаленные к дамбе легкие яхты… Огромная плавучая купальня скрипит-покачивается, в жилых окнах над входом белеют занавески, цветет герань. А за купальней отдыхает на воде железная баржа с углем: по бокам рулевого колеса зеленеют ящики с маргаритками, собака на угольной куче, натянув цепь, изумленно смотрит на пробегающий над мостом поезд-метро, девочка развешивает вдоль кормы мокрое белье. Тихо на дамбе и уютно. Пролетает влажный летний ветерок, аллея зеленым лучом уходит вдаль — от моста к мосту… Рыболовы монотонно взмахивают удочками, забрасывают крючки далеко в воду и терпеливо ждут добычу.
А по вечерам — на дамбе никого. Желтой цепочкой горят пустынные фонари, гигантским циркулем уходит в небо освещенная Эйфелева башня, темные деревья шуршат темными ветвями…
* * *
К темной дамбе подкатило по мосту такси. Из такси вышли длинноногая девочка Лиза, которая затеяла эту прогулку, Лизина мама, дядя Вася и общий приятель, художник Левушка. Выволокли из такси еще одно существо, похожее на пьяного чертенка, которое ни за что не хотело спокойно сидеть на руках у дяди Васи, упорно лезло к нему на шляпу и звенело цепочкой. Это был молодой шимпанзе Фифа. Знакомый русский моряк привез его из Африки и подарил Лизе, не подумав толком, каково в Париже с таким подарком возиться.
Поселили Фифу на балконе, на пятом этаже, в ящике из-под чернослива. Прикрутили короткой цепочкой к перилам, жизнь не сладкая. В комнаты пускали редко, — только отвернись, Фифа все хозяйские вазочки по неопытности перебьет.
Лиза своего нового жильца пожалела и пристала к маме:
— Мамочка, так ведь нельзя… Смотри, у него на затылке лысина, цепочкой натер. У него же от тоски чахотка сделается, целый день в ящике на балконе сидит и на Эйфелеву башню смотрит… Посадить бы тебя так с дядей Васей! Знаешь что? Пусть вечером погуляет по аллее, знаешь, по той, что посередине Сены. Там по вечерам никого нет, пусть побегает на свободе, лапки свои разомнет… А то он у меня на балконе он меланхолии умрет, и я всю жизнь мучиться буду.
Мама согласилась, и вот всей компанией привезли угрюмого Фифу в такси через мост к дамбе, что посреди Сены, и высадились.
* * *
Дядя Вася свернул с моста в темную аллею. Фифа возбужденно приседал на его плече, вертел во все стороны головой, присматривался и пищал. Ах, сколько деревьев! Как просторно вокруг! Не в Африку ли его привезли, домой, в родные леса? Но почему по бокам узкой лесной дороги блестит вода? Почему в вышине сияет огнями огромная башня-гора? Почему через мост, гремя, пробегают освещенные домики, наполненные людьми? Нет, это не Африка… Но какие чудесные ветви над головами! Быть может, среди них притаились обезьяны, много-много обезьян, и ждут Фифу… Цвик!
Дядя Вася ахнул и схватился за лоб. Словно смазанная мылом, цепочка выскользнула из руки, толстое кольцо больно хлопнуло по лбу, и хитрая обезьяна перелетела с плеча на дерево, с дерева на другое — только темные ветви затрещали…
Заахали Лиза, мама, художник Левушка… Вдали вверху прогремела цепочка, сумасшедший Фифа прыгал не хуже кузнечика с вершины на вершину, сбегал по стволам вниз, взбегал вверх, свалился вдруг на голову художника, сбил с него шляпу, хватил цепочкой по ушам и опять исчез в темноте…
— Вот, — сказала растерянно Лизина мама, — послушалась тебя… Как мы его теперь поймаем? Что он тут натворит?.. Ай-яй! Вон он над головой, хочет на меня прыгнуть! Ай!
— Фифа, не смей на маму прыгать! — закричала Лиза. — Больше никогда тебя не буду брать гулять… Дядя Вася, вон он под деревом, наступи на цепочку ногой!..
Но Фифа приманил дядю Васю, перед самым носом перескочил через скамейку и по мокрой лестнице галопом побежал к воде…
— Ах, он утонет! Фифочка!..
Но Фифа не собирался тонуть. Он взобрался на цепь, соединяющую баржу с дамбой, и стал на ней покачиваться, словно на качелях.
Вверху из-под моста бесшумно выехали два полицейских на велосипедах и соскочили наземь.
— Что такое?.. Что тут случилось?
Лиза показала рукой на цепь:
— Он утонет!
— Кто?
— Фифа!..
Полицейские посмотрели вниз:
— Мальчик?
— Обезьяна…
Лиза объяснила им, что Фифе нужен был свежий воздух, его взяли погулять, а он такую штуку — удрал.
Полицейские подумали и посоветовали всем тихо сесть на скамейку, Фифе надоест на цепи качаться, и он к ним сам вернется.
И в самом деле: уселись, замолчали, а художник Левушка стал в темноте орехи щелкать… Не прошло и минуты, как мохнатая лапа осторожно полезла к художнику в карман, за орехами. Фифу поймали, объяснили ему, что порядочные обезьяны так себя не ведут, и понесли к мосту. Он хотел было прыгнуть на велосипед городовому, но Лиза его пристыдила, и Фифа успокоился.
Зато на мосту Фифа снова заупрямился и пожелал непременно идти по перилам. Что было делать? Дядя Вася осторожно подхватил конец цепочки, и шимпанзе, гордо задрав голову и выворачивая лапы, побежал по круглым чугунным перилам с такою уверенностью, точно он всю жизнь такими делами занимался.
У Лизы от страха ноги подгибались, а Фифа еще вокруг себя на перилах делал туры, словно вальсировал сам с собою на высоте над черной Сеною…
— Браво! — кричали на мосту встречные мальчики. — А ну-ка еще раз, пожалуйста!..
Щелкали пальцами и обращались к Лизе:
— А вы, мадемуазель, тоже так умеете по перилам ходить?
На углу в кафе у въезда на мост решили отдохнуть, — и люди устали, и обезьяна устала.
Из предосторожности уселись за столик на улице. Улица была многолюдная, да и обезьяна на воздухе не так волновалась, как в ярко освещенном зале на глазах у незнакомых любопытных людей.
Дядя Вася заказал себе пиво, художник Левушка горячего красного вина. Фифе дали горсть орехов, сиди только спокойно.
Но Фифу не так-то легко было провести. Мужчины пьют, а он будет орехи грызть!.. Шимпанзе натянул цепочку и сунул нос в бокал дяди Васи: ух, как холодно и вкусно! Вот это так напиток…
Противная цепочка потянула Фифу назад, но он уперся и стал на своем обезьяньем языке пищать на всю улицу:
— Цвик! Хочу пить… Молоко? Не хочу молока! И дома оно у меня поперек горла стоит… Хочу желтого и холодного!
Нечего делать! Налили в блюдечко пива, Фифа выпил, потребовал еще и выдул еще полное блюдце. Потом через стол полез к художнику Левушке: надо же попробовать, что тот себе заказал.
Левушка налил Фифе в блюдце глинтвейна. О, какая вкусная штучка. Фифа запрокидывал в восторге голову, пил глоток за глотком, причмокивал языком и закатывал глаза…
— Слушайте, не давайте ему больше, он напьется, — сказала Лизина мама.
Но Фифа и не просил больше. Просто запищал злобно на художника, отнял у него бокал с теплым вином, половину расплескал, половину высосал… в голове зашумело, — и пошла потеха.
С соседних столиков подошли любопытные дети, прохожие останавливались.
А Фифа на мокром мраморном столике попробовал было стать на голову, задрал лапы кверху, — столик закачался, бокалы успели подхватить… Нет, не станешь, стол скользкий, цепочка мешает! Он прицелился и прыгнул к остановившемуся перед ним толстяку на жилет; едва дядя Вася успел расходившуюся обезьяну назад оттянуть.
Слугу, проходившего мимо с бокалами, Фифа хлопнул по спине, потом соскочил на соседний стул, вытянул заднюю лапку и выудил чужой зонтик. И когда отобрали зонтик, стал кричать и прыгать, как пьяный уличный буян.
Потом он вздумал было полезть на полотняный навес, но цепочка опять его одернула назад… Фифа рассвирепел, прыгнул наземь и потянул за собой на цепочке дядю Васю. У столиков на углу стояла тумба с афишами; Фифа, выгибая спину и скрежеща, потащил за собой кругом тумбы дядю Васю.
Дяде Васе было ужасно неудобно и стыдно, вся улица смеялась, но отпускать обезьяну было нельзя, — Бог знает, что она еще могла натворить… А пьяный шимпанзе посматривал уже на трамвайный столб. Беда! Влезет на столб, хватится за проволоку лапой — капут!..
Левушка догадался, побежал за автомобилем, Лиза схватила маму за руку и испуганно запищала:
— Скорей-скорей уведем его! Я же не знала, что он такой пьяница…
С трудом усадили в такси Фифу. По дороге он ущипнул за ногу подвернувшегося мальчишку, укусил за палец дядю Васю, дал затрещину шоферу, плюнул на Лизину шляпу и, только когда на него набросили непромокаемое пальто дяди Васи, успокоился и уснул, свесив из пальто обессилевшие лапы, словно дохлая кошка.
— Левушка, — шепнула Лиза, наклоняясь к художнику, — что же теперь будет? Он теперь каждый день будет напиваться и скандалить?
— Положим… — усмехнулся Левушка. — На балконе не очень-то напьешься.
— А он не умрет, Левушка?
— Ничего. Мы его сегодня в ванной комнате спать положим, валерьяновую пробочку понюхать дадим, все пройдет. А завтра ты его за дурное поведение носом в угол поставь.
— Это вас с дядей Васей в угол поставить надо, — вмешалась Лизина мама. — Зачем бедному зверю пить давали?
Левушка язык прикусил, да и дядя Вася в ответ только крякнул.
А Фифа из-под непромокаемого пальто тоненько застонал: «цви-и!» Очень уж у него, бедняги, голова кружилась.
