В детстве мне не снились яхты, в синем море адмирал.
А тогда мне снились шахты, где народ мой умирал.
Умирал он, это ясно, в век минувший, при царе,
но, наверно, не напрасно бабки пели во дворе…
Шахта, шахта дорогая, во широкой, во степи,
вот копейка золотая, мужа-друга уступи…
Говорят, в тебе там жарко, говорят, там чернота,
говорят, глотает шахта – только пламя изо рта!..
Пели тетки, сестры пели, вся родня, вся родова
над стряпней, над рукодельем, выезжая по дрова.
В деревушке нашей серой без парней какая жизнь?
Все на заработок верный к южным шахтам подались.
Кто-то деньги присылает, кто-то сам себя привез.
Думал я – гармонь играет: там, в груди,– туберкулез…
От кого-то похоронка, от кого-то алимент…
Эх, родимая сторонка, что ж у нас-то шахты нет?!
Мне тогда не снились яхты, в белой форме адмирал.
Мы тогда играли в шахты. Лез я в подпол и играл.
Мыши скользкие сновали, и сверкал глазами кот.
Но не боязно в подвале – в щелку сверху свет течет.
Вылезал я, две картошки, будто уголь, вынося.
Мать кричала понарошке: – Как у негра, морда вся!..
Умывала, отмывала, уносилась по делам.
И мне снилось – из подвала дядька мой выходит сам!
И выходят наши люди, все, пропавшие вдали,
и у каждого на блюде – горкой смятые рубли…
Шахта, шахта дорогая во широкой во степи,
вот копейка золотая, мужа-друга уступи…
Говорят, в тебе там жарко, говорят, там чернота,
говорят, глотает шахта – только пламя изо рта.
Вот как время совместило то, что было при царе,
с тем, что тетка говорила, тихо плача во дворе.
Времена теперь иные, в шахте редко кто помрет.
Но меня в большой России каждый, кажется, поймет.
Ну, не шахта, так иная темнополая дыра,
лес иль тундра ледяная, иль железная гора…
Было, было роковое, хлеб да квас, да тяжкий труд.
Пала лошадь из забоя… Только песни не умрут.
Изменилась та долина, нет избушек, нет и нас.
Изменилась и чужбина. Где она? Поди уж – Марс?
Ничего-то не боимся, по карманам – паспорта…
Только вспомнивши, затмимся вдруг от страшного стыда.
Ничего, перебороли… ничего, перемогли…
но от этой страшной боли зубы в зубы проросли!
Ешьте, пейте, дорогие, много всякого добра…
Пролетают молодые птицы белого пера.
1987
